POV Tom

Жизнь – полное дерьмо. Я, конечно, предполагал и догадывался об этом, но сегодня окончательно сумел в этом убедиться. Еще бы, узнать от родителей, что те, то ли от старческого маразма, то ли от отсутствия вообще человеческого понятия “совесть”, без меня решили усыновить мне братика! Ну, а они подумали, чего хочу я?! Нужен ли мне вообще еще один родственничек? Ну, конечно, я им закатил истерику. Но скорее всего его нужно переименовать и назвать семейным скандалом. И, конечно, послал всех подальше и надолго, заперевшись у себя в комнате. И, бл*дь, конечно, облил весь мир десяти ступенчатым отборным матом! Больше было некого... да и предков обливать грязью у меня бы язык не повернулся. Страшно даже подумать, раньше я с предками и не ругался особо. А тут... просто не выдержал, вспылил. Ну, какого хрена вообще этого “брата” впихивать в мою жизнь?! ...  Разве им мало меня? Думаю, эта идея у них возникла довольно таки давно, просто они не решались мне сообщить. Ну, а если бы и сообщили, то какой утешительный ответ услышали бы от такого как я? Правильно – категорическое НЕТ.  Предки все равно меня не стали бы слушать, примерно, как и сегодня. Мой голос практически ничего не значит, если предки вбили себе в голову, что им необходим второй сын. Блиин... появится новая ЗАНОЗА в моей идеальной жизни, раннее эту важную должность занимала “ШКОЛА”.  Если уж мне никак не удастся подговорить родителей замять эту тупиковую затею, то я сделаю все для того чтобы выпроводить “братика” обратно в детдом. Мне похуй, что с ним там дальше будет. 
Я устало прилег на аккуратно заправленную кровать.  Кажется, что уже не осталось сил. Хочется просто заснуть и не думать о проблемах. Я даже и не понимаю себя. Может все идет к лучшему? Возможно, мне стоит отойти от дел и плыть по течению. Не забивать голову вопросами, на которые я пока не готов дать ответ.  От мыслей меня вырвал стук в дверь.
- Томми, прошу, открой дверь, - за дверью послышался тихий надломленный голос взволнованной матери. Я же продолжал отмеривать взглядом потолок, не смог ничего ответить или добавить. Все плыло вокруг меня, голос проносился в сознании приглушенным эхом.
- Том, нам нужно поговорить, - после недолгой напряженной паузы мать повторно постучалась в дверь. Больше всего сейчас не хотелось кого-то видеть, но игнорировать мать я не мог. Глубоко вздохнув и немного успокоившись, я повернул замок. Симона нервозно топталась у порога, лицо было мертво-бледным, на нем не было привычного для меня румянца. Глаза были опухшими от слез.
- Томми, милый, прости нас, - мать нерешительно прижалась ко мне, ее тихие всхлипывания перешли на рыдания в голос. Хрупкие плечи вздрагивали при каждом учащенном вдохе и выдохе, тело била мелкая дрожь. Смотреть на нее такую было невыносимо мучительно. Я сильнее прижал ее к своей груди, шепча где-то в район макушки: “Все хорошо, я рядом”. В моих объятьях она вскоре совсем перестала дрожать, лишь легкое всхлипывание порой напоминало о себе.
- Том, ты должен нас понять... – Симона боязливо подняла голову, в глазах все еще блуждал страх, - Ты просто не видел этого мальчишку... Когда мы с твоим отцом два месяца назад поехали в детдом для передачи пожертвования от нашего офисного фонда и увидели Билла... – в ее глазах снова блеснули слезы, и мать снова зарыдала, уткнувшись в мою ключицу. Я начал свыкаться с той мыслью, что вскоре у меня появится брат. И его зовут Билл, как я сумел понять. Чего не сделаешь ради свихнувшихся от жалости родителей. Утомленно вздохнув, нахожу в себе силы произнести: “Хорошо”. Мать недоуменно смотрит на меня пару томительных секунд, затем нежно улыбается, целуя в щеку и не проронив ни слова, выходит из моей комнаты, в которой стало опустошенно после ее ухода. В душе творилось тоже самое. Никаких чувств, кроме безразличия. Я до сих пор против идеи усыновлять, кого бы там ни было, но именно сейчас я полностью равнодушен к судьбе всяких там БИЛЛОВ.
Проторчав в мучительных раздумьях еще двадцать три минуты, я пошел ужинать. Родители на удивление были малословны, только сообщили мне, что буквально через два-три дня смогут забрать мальчика из несчастного детдома.  Какая всемирная радость!!! Я еле сдерживаюсь, чтоб не пустить слезу... Отец с матерью решили, что поедут оформлять документы на усыновление завтра. На мой вопрос, почему так быстро истекает процесс усыновления, они ответили, что начали подготовку документов уже давно, но вот с оформлением пока не спешили.  Решили и меня в этом спектакле задействовать. Ну, спасибо предки, что не забыли. После ужина я поплелся к себе в спальню. Предстояло все обдумать и окончательно свыкнуться с затеей родителей. Во всем можно найти свои плюсы. Ну, будет у меня брат. Заставлю драить полы, мыть гору посуды и убирать весь дом. Отлично, лишь бы под ногами не мешался. Бл*ять... о чем я говорю?! Я даже не знаком с этим Биллом, а он уже мне противен. Ненавижу его... он разрушил всю мою семью и жизнь! Не хочу его видеть в своем доме и тем более каждое утро! Надо завтра выбраться наружу и оттянуться, расслабиться. Мне это сейчас как никогда необходимо. Родителей расстраивать я не буду, им итак приходиться не сладко.
Так прошло два изумительных дня. Отец и мать все эти дни были возбуждены, каждый день за ужином они то и дело планировали, как провести день появления нового члена в семье Каулитц. Я же со сдержанным оптимизмом надеялся, что родители передумают. Но вот  наперекор моим надеждам настал день пополнения семьи.  Предки с широкой улыбкой на лицах поехали в детдом, я остался их ждать дома.  Делать было нечего, и я решил отвлечься от ненужных мне мыслей (возможно, я и волновался, но только ВОЗМОЖНО). Долго сидел в комнате и играл на гитаре, но затем прилег на кровать и просто заснул крепким сном.

POV Bill

Семья. Родители. Такие родные слова, но такие далекие для меня... чужие... Для такого как я – пятнадцатилетнего подростка-сироты, у которого НИКОГДА не было семьи, у которого в жизни был лишь ДЕТДОМ. Для парня, который не знал другой жизни.  За всю свою маленькую жизнь меня усыновляли два раза (точнее, брали на время), но снова бросали, отдавая обратно в детдом. Принять такое предательство оказалось гораздо больнее, чем я предполагал. Сначала они дают тебе понять, что любят и ты им нужен, а когда ты уже открываешь им свое сердце, то просто бросают... бросают, будто сломанную куклу, с которой можно лишь поиграть и выкинуть на помойку. Причины находились разные; то ли им был не по душе мой неординарный внешне яркий облик, то ли им приходилось трудно с моим характером.  Хотя я не понимаю, что я делал не так?! Я никогда не участвовал в драках и подобных тому явлениях, не перечил и старался как можно быстрее свыкнуться с новой семьей. Но все мои старания оканчивались одинаково: “Прости Билл, нам нужен другой ребенок. ”  И я снова возвращался обратно... обратно в это кирпичное темное здание с решетчатыми  тюремными  окнами, где ты каждый день ждешь и надеешься, что однажды и за тобой кто-нибудь приедет, где ты только ради этой мечты и живешь. Я стал бояться доверять людям. Мне итак больно и без этих призрачных надежд на приобретение настоящей любящей семьи.
Я Билл Трюмпер. И это все, что осталось от моей настоящей семьи – имя и фамилия. Я почти не знаю свою мать, она отказалась от меня практически сразу же после родов. Я пытался ее найти, даже звонил ей на телефон, чтоб попросить забрать меня домой. Я хотел... хотел сказать ей, как сильно я ее люблю и, как мне ее не хватает, хотел рассказать, что я хочу жить вместе с ней и, что у нас с ней было бы все хорошо. И в конец я дождался.  Когда мне исполнялось 12 лет, я решил попытать счастья и еще раз позвонить. После упорных мучительных секунд ожидания Она взяла трубку. На конце другого провода послышалось ласковое и тихое: “Привет”. И я заплакал. Незнаю почему. Наверное, из-за переполнявших  мое глупое сердце чувств. Чувств захлестнувшего меня с головой счастья. И я ответил лишь одним коротким родным словом – “Мама”. После долгого молчания уши снова заложило гулкими гудками. И я больше никогда не звонил. Перестал даже лишний раз думать о ней. Очень долго я не мог понять, почему же так все вышло, почему она мне не ответила... почему она не хочет обратно перезвонить... Затем меня поглотила слепая ненависть, смешанная в опасном сочетании со злостью. Этот момент проходил очень медленно, оставляя глубокие раны внутри меня, заставляя ненавидеть не только Ее, но и весь остальной Мир. Но у меня была единственная опора – лучший друг Ник. Его история жизни была не лучше моей, может, даже хуже.  Но об этом позднее. После реабилитации и залечивания ран наступило абсолютное равнодушие к тому человеку, к которому ты не так давно испытывал трепетные нежные чувства. Я попытался забыть ее. Все проходило, как и обычно.
Вся моя жизнь проходила в основном здесь – в этой маленькой мрачной комнатке с низкими потолками и двумя такими же жалкими кроватками по обе стороны пространства. Все было так же, пока меня не захотели усыновить.
Буквально два месяца назад в детдом приезжали герр и фрау Каулитц. Их я видел здесь часто  и до этого (в нашем-то заведении закрытого типа сразу замечаешь незнакомцев), они же меня заметили только теперь, когда директор детдома решила показать им воспитанников. Они сразу же обратили внимание на меня – мальчика-подростка с худеньким хрупким телосложением, черными угольными короткими волосами и длинной рваной челкой, спадающей на правый глаз. Плюс ко всем моим внешним женственным “причудам”, я подводил карандашом глаза, за что нередко получал взбучку от своих сверстников. Но я никогда и не думал что-то поменять в своей внешности, все наверняка бы решили, что изменения – это следствие проделанной “промывки” мозгов моих одногруппников. С фрау мы познакомились сразу же в новой отремонтированной столовой, где нас и навестили Каулитцы. Фрау Каулитц с первых же минут мне понравилась, женщиной она была удивительно доброй и ласковой. Я даже порой удивлялся, как быстро мы нашли взаимопонимание, как быстро она  смогла найти ко мне подход. Я доверял ей все свои секреты, о которых до этих пор знал только Ник. Все бы оставалось так, если бы фрау Каулитц после двух месяцев тесного общения со мной не решила бы усыновить меня. Ее решение повергло меня в шок. Я очень хотел этого, так давно ждал этих простых, но таких нужных мне слов: “Билл, нам пора домой. Тебя там ждут”. Меня разрывала безумная радость и страх того, что все на следующий день окажется простым сладостным сном, которое растворится  как первый снег с первыми лучами утреннего солнца. Я боялся довериться. И до сих пор все еще боюсь.
Я кротко сидел у подоконника окна, обхватив ручонками острые коленки, и всматривался вдаль пыльной дороги, по которой к высоким железным воротам здания детдома подъезжал черный новенький Cadillac .  Это была машина герра Каулитца. Они приехали. Приехали за мной. Две дорожных сумки уже были заполнены всеми моими вещами и одеждой. Но я все еще боялся и сомневался, что сегодня уеду из этого жуткого места.
- Почему ты все еще сидишь?! – взволнованный радостный голос Ника только что буквально влетевшего в нашу когда-то с ним комнату, вырвал меня из цепких объятий размышления, - Билл, подними свою проклятую задницу!
- Что уже? –  безразлично кинул я тревожившемуся другу, лениво слезая с подоконника.
- Билл Трюмпер, надеюсь, вы уже собраны? – в комнату поспешно  вошла наша директриса фрау Рихтер, но лицо выражало полное спокойствие и сосредоточенность, - Тебя уже ждут на выходе.
“На выходе”  пронеслось у меня в голове. Но ситуация была ровным счетом похожа с ситуацией освобождения из мест заключения.
- Да, я готов, - растерянно выдал я, поднимая свои сумки. Фрау Рихтер понимающе кивнула и вышла за дверь, а я положил сумки обратно и подлетел с теплыми объятиями к слегка опечаленному Нику. Тот без глупых вопросов обнял меня в ответ,  поглаживая меня по голове и шепча: “Все хорошо, Билл. Мы еще встретимся”.  Из глаз невольно потекли горькие слезы, эти подбадривающие слова Ника звучали сейчас совсем неубедительно. Даже не заметил, сколько мы так с ним простояли, мне показалось вечность. Но всему хорошему рано или поздно приходит конец и мы с Ником нехотя отлепились друг от друга. Друг мне ласково улыбнулся, на что я улыбнулся ему такой же невинной детской счастливой улыбкой. Поцеловав Ника в щечку и помахав смутившемуся другу на прощание, я выбежал за дверь. Подпрыгивая по две-три ступеньки, я через несколько секунд оказался перед нашей директрисой и моими новыми родителями, которые явно заждались меня. Фрау Рихтер бросила на меня добрый укоряющий взгляд, а моя новая семья в лице – Каулитцев лишь добродушно улыбнулась при виде  небрежно одетого Билла. Я очень спешил и волновался, что совершенно не обратил внимания на подсевшую и помятую футболку! Теперь они точно не захотят меня брать...
- Билл, дорогой, уже готов поехать в свой новый дом? – фрау Каулитц подошла ко мне и погладила меня по волосам, как пару минут назад делал мой друг Ник.
- Вы все еще хотите усыновить меня? – я недоуменно поднял глаза на еще более изумленных от моего вопроса директрису и герра Каулитца, нервно постукивающего пальцами по деревянному покрытию столика, стоящего возле большого окна.
- Конечно! Ведь теперь ты наш сын, - Симона (так звали фрау Каулитц) снисходительно улыбнулась. Я виновато опустил свои глаза на пол.
- Придумают же! Билл Каулитц у вас разбушевалась фантазия, - фрау Рихтер раздосадовано покачала головой, уже ведя семью Каулитц к выходу. Герр Каулитц  добродушно взял у меня сумки и направился к багажу своей машины.
Я все еще не верил в происходящее со мною сейчас, именно сейчас огромное счастье. Я еле заметно улыбался, легкой походкой выходя из огромного трехэтажного здания. Меня провожал почти весь детдом. Несколько десятков любопытных изумленных глаз столпивших у окон с упавшими челюстями наблюдали, пуская слюни (некоторые вперемешку и слезы) за тем, как я сажусь в задний салон машины. А я все еще не верил. Все еще сомневался, что все взаправду. Фрау Рихтер дружелюбно улыбнулась на прощание и пожелала мне счастья. Фрау и герр Каулитц сели за переднее сидение и вскоре мы тронулись в путь.
А я все еще неверующе незаметно улыбался этому дню. Теперь и у меня есть семья. Теперь я буду не один.